Звериный неподвластный стиль

«…Пусть, о люди, с великого Неба вам Луна ясноликая светит!
Пусть, о люди, с пречистого Неба вам сияет предвечное Солнце!»
(из песнопения сибирских тюрков).

Подлинное Алтайское искусство никогда не может быть расторгнуто с Природой, стать кабинетным, закрытым от ветра и солнца, от бытия и быта народов, живших, живущих и будущих жить на Алтае. Это наша песня на протяжном языке древних эпох под звуки переплетений культур в колыбели нашей Матери Евразии.

Алтай – родина неповторимого эстетического вкуса и стиля вольных людей. Сейчас принято полагать, что именно скифы сформировали причудливый гибкий фантастичный тот самый стиль, который позднее был назван «звериным». Трудно определенно сказать, с кого все началось и где, но, то, что этот стиль стал результатом изобразительного творчества многих поколений евразийской многоликой семьи это неоспоримо. При словосочетании «скифо-сибирский звериный стиль» возникает звонкая бирюзовая даль горных алтайских цепей, смолистый дым в ранних осенних сумерках, скорый бег табунов серых и огненно рыжих, и музыка! Музыка рек, ручьев, троп, ущелий, вершин.

С невероятно давних времен изображение и воображение следовали, рука об руку пока не соединились, возможно, где-то именно в сердце Евразии, в тот самый знакомый нам стиль. Невообразимая образность, где главным героем становится трехмирность вселенского пространства.

Три мира настолько неотъемлемая часть всех евразийских образов, что сейчас уже нелегко определенно сказать, что же было первично. Мировосприятие трехмерной сферы жизни или может быть та самая сакральная потребность в изображении жертвенных животных. Образ зверя это образ жертвы, образ жертвы во имя продолжения жизни, от самопожертвования до жертвоприношения, от схватки до геральдического знака, всякое звериное изображение подразумевает совершение жертвы. Охотник и художник древности глубоко чувствовал взаимосвязь жизни и смерти и того промежуточного звена которым именно и является жертва соединяющая жизнь и смерть своим непреложным актом.

Вместе с этим развивалось философское и религиозное понимание великой и малой жертвы, добровольной и насильственной, подготовленной и внезапной. Этика бескровной жертвы, как действа отдания своего сердца Высшей Творящей Силе, вошла в мировую культура на ранних стадиях ее формирования. «Жертва Богу сердце сокрушенно и смиренно…»: молитвенно возгласил царь Давид, прославляя бескровную жертву. Во всех проявлениях жизни происходит непрестанное жертвоприношение. Рождение и взросление, зрелость и уход, перерождение и посвящение, охота и питание, танец и ритм, можно перечислять бесконечно. В сознании человека троичность мироздания естественно и вместе с тем подготовлено соединяется с понятием малой и великой жертвы. Образ самопожертвования, как агнца невинного, голубя кроткого, все эти образы созревали именно в том седом прошлом, где формировалось жертвенное восприятие жизни как акта соединения трех миров. Мира видимой плоти, мира тонкого сотканного из звездного света и мира безупречного огненного Духа.

Интересно то, что не только в философских, религиозных, обрядовых и других формах, эта идея, безусловно, ярко проявлена, но и в раннем изобразительном и орнаментальном искусстве. Для того чтобы глубоко понять корни, ветви и ствол великого древа звериного стиля, нам невозможно обойти стороной именного главную идею скифо-сибирского искусства. Идея того, что изображение животного это не только символическая маркировка миров, но и попытка, причем потрясающе удачная попытка соединить гибкое и пластичное изображение, которое уже само по себе является произведением, с космогонической сверхзадачей.

Соединить и овеществить мироздание в понятных или не очень понятных, но все же необъяснимо притягательных образах. Как, например излюбленный скифо-сибирский грифон, воплощающий идею мирового могущества. Мирового именно с точки зрения трехмирности мировосприятия. На языке орнаментального искусства есть такие образы, в число которых входит и грифон, символы которых чрезвычайно многозначительны, не подчиняются бытовой логике и должны рассматриваться во всей совокупности аспектов. Эти многозначительные образы, которые были вполне всем понятны во времена древних художников, могут быть ложно истолкованы нашими современниками.

Грифон, имеющий голову сильной хищной птицы, и непременно крылья заставляет сразу отнести его верхнее царство, где он могучий крылатый властелин. Затем туловище грифона начинает варьироваться, превращаясь из птицы в зверя, как правило, тоже хищного и царственного, что отправляет нас в срединный мир и объясняет, что данный персонаж могуч и здесь, и наконец, нельзя обойти нижний мир, в котором он угрожающий хищник, что часто еще и подчеркивается его динамичной позой нападения. Кроме тотемных и родовых образов, грифон еще и символ особой власти и не случайно многие государственные геральдические образы отправляют нас в ту эпоху, где зарождалось столь символическое и властное изображение царственной птицы-зверя, с атрибутами правления в трех мирах и символами могуществами.

Вспомним уже более позднее изображение орла разрывающего змею, смысл которого понятен и современному зрителю. Истоки геральдического символизма именно в смелых и пластичных, богато декорированных, но в то же время лаконичных скифо-сибирских находках. Возможно, кому то могут показаться зловещими эти сцены терзаний, но в той глубине веков жертвы, терзания, сражения и поединки были не только деятельным проявлением силы но и образом прямого влияния и власти.

Всякая сцена терзания, охоты, движения, погони, и даже величавой статики, необходимо в первую очередь рассматривать как образ преодоления сопротивления в соединении трех миров.

Интуитивное восприятие древнего художника настолько символично и образно, полно изобразительной свободы, и в тоже время сохранения гармонии, при смелых цветовых решениях, соблюдение предельной взвешенности, что художникам современным можно долго еще учиться столь естественному и трудному мастерству.

Интуитивное восприятие древнего художника настолько символично и образно, полно изобразительной свободы, и в тоже время сохранения гармонии, при смелых цветовых решениях, соблюдение предельной взвешенности, что художникам современным можно долго еще учиться столь естественному и трудному мастерству.

Не случайно мы имеем на сегодняшний день столь частое обращение к скифо-сибирскому искусству. От прямых копий, до интересных решений, обобщений и реплик, которые, несомненно, вдохновлены древними мастерами знающими толк и в стиле и в символизме. Вспомним об идее жертвы доведенной до идеала, до высшей точки восприятия, когда самая Высшая власть есть величайшая жертва. Именно не сугубо земная власть, а власть трехмирная, власть самопожертвенная.

Итак, мы от охотника и оленя, которые нас погружают в эпоху, когда дневное светило становилось образом той самой жертвенности, тепла, пропитания, влаги и власти над жизнью переходим к воину победителю, для которого сама власть есть величайшая жертва. Космогония Оленя, впоследствии и коня, восходящего, с поднятой головой к небу и одновременно в позе покоренной жертвы доведено до изобразительного совершенства. Каждый день из звездной темноты из космического первородного Бытия восходит золотое светило, которое на своих лучах рогах поднимало людей и вело по новому дню, питая и согревая, а затем снова скрывалось в недрах космоса, оставляя после себя блеск луны и мириады созвездий. Ничего не изменилось с тех пор, по-прежнему могучий олень поднимает на своих необъятных рогах Свет этому миру.

Но как передать ту могучую силу, которая даже сильнее видимого света, силу, которая, кажется, способна вобрать в себя все сущее и не погибнуть? И на сцене мироздания появляется грифон, терзающий и побеждающий даже могучего оленя.

Такова сила, и кочевник великих степей делает еще один смелый шаг навстречу изобразительным открытиям, создавая сцены терзаний, где над оленем в позе смиреной жертвы доминирует свирепый грифон. По сей день искусствоведы и историки не придут к единой интерпретации значения этих сцен. Позволим себе заметить, не оспаривая ничью точку зрения, что сцены охоты и терзания неизменно возвращают нас к идее жертвоприношения. Солнечный олень поверженный грифоном, олицетворяет идею вечной смены дня и ночи, жизни и смерти, бодрствования и сна. Вся феноменальная вселенная существует благодаря напряжению между противоположностями. В данном случае, грифон является той разрушительной и одновременно с этим творческой силой, которая в ведической традиции представлялась в облике Рудры.

Статика предстояния перед царем или богиней отходит на второй план перед динамикой изображения погони и терзания, гибели и возрождения. Таков этот загадочный и неподвластный звериный стиль.

Тюрки, унаследовавшие от скифов основы миропорядка и культуры, обладали непревзойденным оружейным мастерством, рунической тонкостью орнаментальных линий, монументальной героикой каменных изваяний. Но и они черпали вдохновение, любуясь динамикой скифских схваток и роговидными лепестками восходящего алтайского Солнца.

В более поздние периоды алтайские народы умело сочетали настоянные на воинственной древности звериные схватки и роскошное узорочье тюрков, монголов, тибетцев, истоки которых мы обнаружим в Китае и даже в Индии.

Современные художники Сибири не могут не обращаться к великолепию скифских образов и проводить звучные параллели с днем сегодняшним. Опора новой попытки объединить и синтезировать опыт наших славных алтайских предков, эта опора лежит у самого основания наших могучих и прекрасных гор. Она в самоцветных камнях, спрятанных в их складках, в глубоких красках тайги, в россыпях степных трав и несказанной красочности цветочных лугов.

Что же хотят достичь авторы, обращаясь к образам давно минувшим и даже не всегда понятным? Художник стремиться передать вечность в текущем мгновении. Вот застыла изумительная отполированная гладь камня, она вглядывается в человека, передает ему безмолвную песнь гор, позволяет любоваться собой. Вот красочный образ героя минувших эпох переплетается в схватке – объятии с причудливым зверем. Побежала орнаментальная вязь, изгибаясь как волны весенней полноводной Катуни. Мягкая древесина благословенных сибирских кедров подхватывает этот танец, позволяя художнику расписать свой нежный природный оттенок, покрыть его звонкими красками. Возникают образы, лики, пейзажи, проявляются из рисунка камня, из воздуха наполненного снежным дыханием, из яркого весеннего Солнца.

Снова и снова возрождается для великой своей жертвы наш Солнечный Первопредок Олень. На могучих рогах он несет в каждый новый день силу обновления. И взмывает в извечно-синие небеса величавый грифон, чтобы принести и растерзать свою жертву, разбросать будущие семена по широкой земле и полить их прозрачной кровью живительного дождя.

Вечно будут жить нанесенные смелой рукой письмена - образы о сотворении, сохранении и разрушении, для того чтобы вновь явилось живительное обновление мира.

03.12.2013
Горный Алтай, с. Усть-Кокса
Яцышина М.В.

 

Торгово-выставочный зал «Самоцветы» © 2014.  
Яндекс.Метрика